Оказалось, что он чуть ли не исключенный за непохвальное поведение из Троицкой духовной академии, недавно
вышел из больницы и, не зная, что начать, обратился с предложением услуг к Погодину. Михаил Петрович, обрадовавшись сходному по цене учителю, пригласил его остаться у него и помог перейти без экзаменов на словесный факультет. Не только в тогдашней действительности, но и теперь в воспоминании не могу достаточно надивиться на этого человека. Не помню в жизни более блистательного образчика схоласта.
Уже светало, когда Токарев
вышел из больницы. Он шел улыбаясь, высоко подняв голову, и жадно дышал утренней прохладой. Как будто каждый мускул, каждый нерв обновились в нем, как будто и сама душа стала совсем другая. Он чувствовал себя молодым и смелым, слегка презирающим трусливого Антона Антоныча. И перед ним стояла Варвара Васильевна, как она входила в комнату бешеного, — бледная, со сдвинутыми бровями и спокойным лицом, — и как это лицо вдруг осветилось горячею ласкою к нему.
— Совесть же моя требует жертвы своей свободой для искупления моего греха, и решение мое жениться на ней, хотя и фиктивным браком, и пойти за ней, куда бы ее ни послали, остается неизменным», с злым упрямством сказал он себе и,
выйдя из больницы, решительным шагом направился к большим воротам острога.
Неточные совпадения
Пили чай со сливками, с сухарями и, легко переходя с темы на тему, говорили о книгах, театре, общих знакомых. Никонова сообщила: Любаша переведена
из больницы в камеру, ожидает, что ее скоро
вышлют. Самгин заметил: о партийцах, о революционной работе она говорит сдержанно, неохотно.
Все это разрешилось обильным поносом, Самгин испугался, что начинается дизентерия, пять дней лежал в железнодорожной
больнице какой-то станции, а возвратясь в Петроград, несколько недель не
выходил из дома.
— Не знаю;
из больницы вышел, еще не пробовал. Недели две только руку с перевязки снял.
Одна
из них, Катя, взялась «во всякое время Павла Павловича разыскать, потому что он от Машки Простаковой теперь не
выходит, а денег у него и дна нет, а Машка эта — не Простакова, а Прохвостова, и в
больнице лежала, и захоти только она, Катя, так сейчас же ее в Сибирь спрячет, всего одно слово скажет».
— Забили у меня братика… Думаешь —
выйдет он
из больницы али вынесут?
Прошло года полтора. Как-то весною, после Святой, фельдшер, давно уже уволенный
из больницы и ходивший без места, поздно вечером
вышел в Репине
из трактира и побрел по улице без всякой цели.
Он нарочно сказал «прощевай! а не «прощай! потому что так
выходило душевнее, но теперь ему показалось этого мало. Нужно было сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое, после которого Сенисте весело было бы лежать в
больнице, а ему легко было бы уйти. И он неловко топтался на месте, смешной в своем детском смущении, когда Сениста опять вывел его
из затруднения.
Воротился он в
больницу, когда уже стемнело.
Из ворот
выходили Сергей и Таня — оба бледные и серьезные.
Коли другие мастеровые без работы сидят,
из больницы вышедши, так что ж нашему брату обижаться?..
Старичок доктор попросил прибывших удалиться, так как малейшее волнение гибельно для труднобольной. Он распорядился послать в
больницу за сиделкой, как за новым лицом, не могущим возбудить в больной никаких воспоминаний. Шатов, с опущенной долу головой, последний
вышел из комнаты своей умирающей невесты и, не простившись ни с кем, уехал домой.
Палач исполнил то, что хотел и что взялся исполнить. Но исполнение это было нелегко. Слова Светлогуба: «И не жалко тебе меня?» — не
выходили у него
из головы. Он был убийца, каторжник, и звание палача давало ему относительную свободу и роскошь жизни, но с этого дня он отказался впредь исполнять взятую на себя обязанность и в ту же неделю пропил не только все деньги, полученные за казнь, но и всю свою относительно богатую одежду, и дошел до того, что был посажен в карцер, а
из карцера переведен в
больницу.
— Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. — Я строю дом, развожу сад, а ты
больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что́ справедливо, что́ добро — предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, — прибавил он, — ну давай. — Они
вышли из-за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.